Дело о бюловском звере - Страница 54

Сердце Иноземцева ответило бешеной барабанной дробью. И до того вдруг себя жалко стало, хоть реви. Захотелось отравиться. Прийти в больницу, выписать аконитину и проглотить его граммов пять сразу, а лучше десять.

С сим мрачным порывом души и приполз ординатор в отделение. Молча надел халат и, не спросив, делал ли кто вместо него визитации, не глянув в палатный журнал, подошел к Лукьянову, уже успевшему засесть за бумажки, взял со стола пустой рецептурный бланк и выписал означенного лекарства.

— Для чего вам, Иван Несторович, батенька, аконитин? — поинтересовался фельдшер. Явно не для кого-то из больных просил столь странный рецепт ординатор.

— Я перед вами еще не отчитывался! Надо, значит надо.

И вышел из докторской.

Троянова не было, Иноземцев метался меж операционной и лабораторной комнатой без дела. И тут гостем вдруг явился на второй этаж не кто иной, как заведующий первого этажа, а точнее беспокойного отделения — Беляков Степан Александрович собственной персоной. Иван Несторович обмер. По его душу пришел. Ах, Лукьянов сдал.

— Мои приветствия, господин Иноземцев! — Молодой психиатр был тоже себе не с чересчур прозрачной репутацией: социалист, водился с революционерами, участник «Народной воли». Читал Иван Несторович его последний труд «О самоубийствах и несчастных случаях в психиатрических заведениях» и остался весьма удивленным глубокими для возраста столь молодого исследованиями. Словом, тип опасный. Иноземцева пугало беспокойное отделение отнюдь не напрасно. Такие заковыристые методы предлагал Беляков для подавления буйных больных — кровь в жилах стыла.

— Рад, — коротко ответствовал Иван Несторович и шмыгнул в лабораторию, изобразив крайнюю занятость. Но от Степана Александровича просто так не отделаться, тот последовал за ординатором. Больше того — прикрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, отгородив путь к отступлению.

— Вижу я, не слишком-с приятен вам, Иван Несторович, — сразу в лоб начал психиатр, наблюдая, как Иноземцев неуклюже прильнул к микроскопу. Иван Несторович оторвал лицо от окуляра и заставил себя улыбнуться. Улыбнулся натянуто и ничего не сказал, дескать, сами догадывайтесь, что я под своей улыбкой в виду имею.

— Давайте вот что сделаем, дорогой мой Иван Несторович, поговорим с глазу на глаз, как доктор с доктором, без всяческих там экивоков и уловок. Вы человек высокого ума и образованности, мне своими примитивными психиатрическими комбинациями вас не пронять.

Иноземцев довольно кивнул.

— Сразу признаюсь, пришел не по своей воле, — продолжил Беляков. — Сам бы ни за что не стал беспокоить. У кого не бывает невзгод? Меня попросил поговорить с вами ваш заведующий, этот теперешний доктор Троянов. Говорит, мол, в больнице недавно, со служащими контакта наладить не успел, а тут вы — случай довольно странный. Ну, ясное дело, ведь глубокоуважаемый Алексей Алексеевич вас не знает, натура ваша, к науке тяготеющая, для него — темный лес. Думает, чудачок какой. Вы ведь с алкалоидами работали, да?

— Ну работал-с?

— Ходят слухи, вы открыли некое чудо-средство, которое, мол, дарует невиданные силы.

— Врут-с.

— А народ говорит, мол, открыли, и что полиция вам запретила дальнейшие эксперименты.

Иноземцев стиснул зубы, взглядом вперившись в серо-зеленые споры пенициллиума. «Вот оно как! Полиция, стало быть, запретила. Ну коли полиция запретила, как тут не горевать, как об аконитине не думать? Ладная причина. Так в предсмертной записке и напишу — дескать, не дали шанса проводить дальнейшие изыскания».

— Ежели и так, что с того? — буркнул он.

— Иван Несторович, миленький, — Беляков приблизился и взял ординатора под локоть, оттянул от стола и как-то невзначай схватился за пальцы, а потом приблизил лицо так близко к лицу Иноземцева, что тому не по себе стало; ординатор отпрянул. — Негоже себя так изводить! Не спите, толком не едите, ходите как сомнамбул, грубите всем подряд, на работу вовремя не являетесь или, напротив, приходите среди ночи, будите больных, допрашиваете о чем-то, вон руку себе искромсали. С одной стороны, герой, а с другой… Извольте взглянуть на это с другой стороны! Я, разумеется, все понимаю, эксперименты ваши привели к пристрастию, но вы же доктор, надо с этим что-то делать!

Беляков сделал паузу и перевел взгляд на микроскоп.

— Вы спорами решили заняться? Тема для будущей диссертации? Это замечательно.

Иноземцев нахмурился и высвободил руку.

— В отделении на меня возводят напраслину. Я морфий не употреблял никогда. И к впрыскиваниям не прибегал с тех пор, как вернулся в Петербург, которые делал лишь в целях научных изысканий, не более. Два месяца ими не занимался.

— Да? — Беляков приподнял брови. И тотчас поспешил добавить: — Я вам верю! Знаете, мне нетрудно определить, морфинист ли предо мной али нет. Ваш случай прост — нервы шалят, с кем не бывает. Ничего не будет стоить успокоить тревогу Алексея Алексеевича на ваш счет — мы чудесно побеседовали. Но все же не побрезгуйте советом, старайтесь себя меньше волновать. Я вам капелек выпишу, у провизора нашего, как его бишь… заберете сегодня же вечером.

Психиатр ушел, а Иноземцев вдруг понял, отчего тот за пальцы щупал да в лицо заглядывал — холодные ли конечности, проверял, сужены ли зрачки. Вот мерзавец! И посмел ведь с ним, доктором, как с юродивым разговоры вести. Капельки он пропишет, тоже мне.

Но, собравшись домой, Иван Несторович в аптеку все же заглянул.

И, раскланявшись с провизором, тотчас спросил, не велел ли доктор Беляков приготовить для него лекарства. Аптекарь пребывал в превосходнейшем настроении, чего ранее прежде не случалось, когда Иноземцев возникал у порога его владений. Завсегда с недовольной гримасой и ворчанием загораживал вход в аптеку и тотчас гнал. А сегодня вдруг встретил таким приветливым и улыбчивым.