Дело о бюловском звере - Страница 37

— Сейчас или никогда, — решительно проговорил он. Набрал в шприц мутноватой жидкости, помял пальцами кожу на предплечье и уже собрался вогнать иглу.

— Иван Несторович, — не отступала она, — но как же так? Поглядите на ваши руки. Вы же доктор!

Иноземцев помедлил, с изумлением оглядел ладони. Карболовая кислота, которой он пытался обработать пальцы, только размазала грязь. Вид неприглядный до того, что и говорить неловко: одежда изодрана, вся сплошь в глине, в кровавых разводах — точно, из могилы выполз. Ах, как нехорошо и как все некстати! Что он делает? Зачем? Не время сейчас для химических экспериментов. Но точно демон у уха шепчет, толкает в бездну. Да как он вообще мог показаться барышне на глаза в таком виде!

Отложил наполненный шприц. Спешно стал расстегивать пуговицы. И густо покраснев от стыда, бросился к чану с водой. Ульяна протянула мыло, повесила полотенце на резную спинку стула, отошла на несколько шагов и смущенно отвернулась.

— А что это за розовые блестящие крупинки? — не удержалась она и присела у чемоданчика.

Стыд действовал не хуже луноверина. Иноземцев с яростью тер щеки и лоб и мысленно бранил себя. За все: за поспешность, трусость, за этакую неопрятность.

— Производная от даурицина. Я вывел его из ягод луносемянника, — он продолжал мылить щеки, — полагая, что из разных растений смогу получить лекарство, исцеляющее нервные и психические расстройства. Получилось вещество, способное поставить человека — вот хоть меня — мгновенно на ноги. Я назвал его луноверином.

— А почему так?

— Потому что он еще не изучен и, стало быть, коварен. Верить в него — все равно что присягать луне. Помните ведь из Шекспира: «Не клянися ты луною, изменчивой луною, каждый месяц меняющею лик свой…»

— Да вы настоящий изобретатель! — восхитилась Ульяна. — А как он действует, этот луноверин?

— Он дарует невиданные силы! — страстно воскликнул Иноземцев и добавил уже тише: — И одновременно дает полный покой. Сердце бьется как тысяча сердец, человек готов свернуть горы. Чувствуешь себя по меньшей мере Гераклом. Или Ахиллом.

— Но потом, верно, наступает бессилие?

— Увы, не успел пока изучить. Чтобы понять, как он действует, мне надобно вернуться в Петербург.

— О да, конечно, — вздохнула она. Вытянула шею, чтобы увидеть, покончил ли он с водными процедурами. Иноземцев наскоро вытерся и нырнул за ширму переодеваться.

— Одно я знаю наверняка, — прокричал уже оттуда. — Более пяти крупинок — смертельная доза. От двух сантиграммов я однажды чуть богу душу не отдал.

— Страсти какие! — Она всплеснула руками. — Смотрите, какие маленькие и до чего ядовитые.

— Все есть яд, все есть лекарство, — назидательно процитировал он Парацельса. — Одна доза определяет, станет вещество ядом или лекарством.

— Какие правдивые слова. А от него сразу умирают?

— Толком не знаю пока. Возможно медленное угасание дыхательной функции. Сразу, наверное, только если водки стакан выпить. Наука давно установила, что спирты усиливают действие алкалоидов.

— А вы уже решили, как будете лечить дядюшку?

— Сейчас все увидите сами, Ульяна Владимировна.

— Значит, все-таки гипноз, да?

— Однажды я был на лекции молодого психиатра, который лишь на четыре года старше меня, а уже приват-доцент, — воодушевленно начал Иноземцев, натягивая брюки. — Некто Бехтерев, член Петербургского общества психиатров. Лекция о массовых психозах и внушении. Вот он показывал настоящие чудеса гипноза. Вызвал из залы студента, которого давно хотели исключить из академии, и спросил: «А хотите, я внушу вам примерное поведение и отличную успеваемость?» Тот, разумеется, согласился. И что бы вы думали! Сейчас этот хулиган защитил диссертацию и стал старшим врачом Петропавловской больницы.

— А это не опасно? Вдруг дядюшка не проснется?

Иноземцев почувствовал, как сердце уколол страх.

— Проснется, конечно, проснется. Сложнее погрузить пациента в сон. А разбудить… Есть множество способов разбудить.

— Тревожно мне. Дядюшка стар, что, если не вынесет эксперимента. А как можно привести в чувство?

— Похлопать по щекам, громко позвать, дать хлебнуть чего-нибудь крепкого. Не торопите события, Ульяна Владимировна. Верьте мне. Но потребуется помощь, ваша и Саввича.

— Он не откажет. Так я побегу предупредить дядюшку, что вы придете.

Обогнула стол, приблизилась к ширме. Иноземцев видел, как легко скользнула удлиненная тень. Он едва успел застегнуть верхнюю пуговицу жилета, как очаровательная светлая головка вынырнула справа. Ульяна молча улыбалась, в янтарных глазах плясали огоньки. Иноземцев тоже молчал, и как при такой близости произнести хоть слово? Внезапно она коснулась пальчиками его плеча, чуть приблизилась, как будто хотела поцеловать, и прошептала:

— Я в вас верю.

Взмахнула ресницами и исчезла.

Секунду спустя раздался щелчок дверной ручки — полетела к дядюшке. До чего же она прелестна!

Генерал выглядел оживленным и на редкость добродушным. О вылитом на постель графине и не вспомнил. Иноземцев только ступил на порог, как тот радостно воскликнул:

— Доктор! Наконец порадовали визитом. Племянница рассказала, вы готовы лечить меня.

Издевается? Уверенность хочет поколебать, посмеяться? Не выйдет! Иноземцев решительно приблизился к больному, поприветствовал легким наклоном головы, осведомился о самочувствии.

— Прекрасно! Я весь нетерпение и ожидание.

Глаза его странно горели, и зубы он скалил, точно хищник. Иноземцев проверил, нет ли жара. Удивительно, но руки и лоб генерала оставались ледяными.