И вдруг проснулся.
Минуту он переживал острейшее счастье, что это всего лишь сон. Наконец поднял руку и прикоснулся к губам.
— Улыбаюсь. Живой.
— Конечно, живой, слава тебе, царица небесная, — отозвался голос Саввича. Старик подскочил к кровати и, всплеснув руками, стал тараторить благодарственную всем святым, каких знал. Иноземцев насилу поднялся, с острой болью в горле ощутив головокружение и тяжесть в затылке. Ощупал череп, охнул — шишка с голубиное яйцо выдавалась и ныла невыносимо.
— Что произошло? Нет, погодите, я сам вспомню. Треснулся, видимо, где-то, но где? Постой, Саввчич, мне надобно самому вспомнить, иначе быть беде — память не восстановится. Итак, — протянул он и вдруг вспомнил, кого это «итак» ему напоминает. — Конечно, я был у исправника. У Делина.
— Да-с, задержали ваше благородие, — с видимым огорчением подтвердил камердинер. — Уж точно по ошибке, никак не иначе.
— По ошибке, — согласился Иноземцев, смутно припоминая, что были, кажется, убитая сиделка, револьвер Ларионова и долгая беседа с исправником в здании уездного управления. С трудом припомнил, что там же получил задание. Скривился: задание требовалось выполнить как можно незаметнее, так сказать, конспиративно. — Я, помню, заходил к его превосходительству. Осмотр проводил…
— Заходили-с, — еще энергичнее закивал Саввич. — Опыты проводили, даже водой облили. Потом вышли. Я простыни его высокопревосходительству сменил — и за вашим благородием. Уж очень ваше благородие были бледны и беспокойны. Хотел спросить, что осмотр показал, узнали ли что о неведомой болезни его высокопревосходительства аль нет. Спустился по лестнице, слышу — крик, шум. Неужто из оружейной залы опять, думаю. Призрак там, говорят, поселился, я вам не сказывал? Была у предка его высокопревосходительства жена заморская, из Италии. Убил он ее, демоном ревности обуянный. Вот, говорят, призрак теперь покоя не знает. Да странно как-то — сколько здесь живу, а тот появился только как барин женился на Натали Жановне. Невзлюбило ее почтенное привидение, так надо понимать. Хотя мне и не знать, что было до того, как я сюда с Ульянушкой прибыл. Я ведь ранее ее папеньке служил, Владимиру Францевичу, сыну брата младшего его высокопревосходительства, упокой господь его душу святую. Но ходит слух, — здесь Саввич перешел на шепот и склонился к самому уху Иноземцева, — будто барин наш в паралич впал, когда увидал это самое привидение.
Выпрямившись, он как-то странно сверкнул глазами и улыбнулся. А не служил ли Саввич камердинером у самого Бюлова, убившего итальянку? Не может быть!
— Но сам барин, — продолжал тот как ни в чем не бывало, — при мне об этом не заговаривали. Их высокопревосходительство беспокоит первым делом африканское проклятие. Именно в нем он видит зерно зла-с. Но что это я отвлекся? Да, последовал я, значит, за вашим благородием. Слышу шум из оружейной, будто что-то тяжелое обрушилось. Захожу, свечу — а посреди залы люстра чугунная лежит и вы рядом. Поднимаю глаза — у вашего благородия веревка на шее, глаза выпучены, язык на боку, словом, все как у повешенного. Удавку я освободил. Ясное дело, повеситься решили, а люстра старая, не выдержала веса и рухнула…
Рука Иноземцева скользнула к подбородку. Вот почему так горло саднит.
Встал, подошел к зеркалу — черный обод шириною в два пальца шел от уха к уху. Повеситься решил? Сам? Да зачем же?
Известно зачем.
Разом вспомнил обо всех своих приключениях: об алмазах, о привидениях, о хохочущем пятнистом волке, который его едва не разодрал под окнами. Эх, не выполнил он задание исправника. Весь дом на уши поставил, пытаясь незаметно пробраться в покои пациента. Да ведь и осмотр не дал никаких результатов, только все запутал и заставил утвердиться в подозрении, что его здесь обманывают, держат за дурачка. Генерал-то здоровехонек.
Иноземцев понурился, краска стыда залила лицо. Слабак, как есть слабак. Столкнулся с трудностями — и сразу в петлю.
— Вам бы еще отдохнуть денек, — не унимался Саввич. — Не беспокойтесь, его высокопревосходительство подождут, пока вы определитесь. А Натали Жановна за больницей присмотрит. Ей не впервой, прежние доктора тоже были слабы здоровьем. Сапожники без сапог, ей-богу! Ложитесь. — Саввич попробовал увести Иноземцева к постели. — Ложитесь, Иван Несторович, я вам компресс уксусный на шишку поставлю и завтрак принесу.
На словах «Натали Жановна за больницей присмотрит» Иноземцев почувствовал, как к лицу прилила краска и пальцы сами собой сжались в кулаки. Вот и отлично, пусть думают, что он лечит шишку компрессами, пускай считают, что он помер. А он как раз сейчас выполнит задание. И узнает, наконец, каким образом барыня Тимофеева заправляет больницей.
Не сказав ни слова, Иноземцев принялся одеваться.
Саввич удивленно воззрился:
— Что вы, ваше благородие, делаете? Вам нельзя никуда идти!
— Я в больницу.
— Да куда, какая больница! Вы гляньте: горизонт чернеет, через пару часов гроза начнется — вас в дороге застанет.
— Ничего, — отмахнулся Иноземцев, застегивая жилет. — Будьте любезны визитку почистить. Неловко мне с Натали Жановной беседовать в грязном платье.
Воодушевленный предстоящей поездкой, он выскочил во двор и тотчас отправился искать Тихона с коляской.
Коляска стояла запряженной, точно ждала его. Возницы на козлах не было. Иноземцев решил, что это судьба, и взобрался на облучок.
— Но-о-о, — крикнул он, и пара в яблоках зацокала по гравию, миновала ворота и понеслась по грунтовой. Ими и управлять не надо было — сами шли.