Дело о бюловском звере - Страница 31

— Появляется. — Она со вздохом подхватила его за локоть. — Идемте, отведу вас к дядюшке, он будет рад. Слава богу, ему еще не успели рассказать о смерти сиделки и вашем револьвере.

— Я не убивал ту барышню! — вспыхнул Иноземцев. — Неужто вы могли подумать на меня?

— Да что вы, — улыбнулась Ульяна. — Я видела ваш револьвер, он был неисправен. Из него невозможно никого убить. Да вы ведь и не стали бы, верно?

— Разумеется. И исправник меня тотчас освободил. Более того, я теперь играю первейшую роль в расследовании. И первое, что должен сделать, — оживить Аристарха Германовича, тогда все встанет на свои места. Он разберется, а виновников накажет.

— Виновников накажет? — глухо усмехнулась Ульяна. — Но как накажешь Мими и Энцо, они ведь духи бестелесные?

— А почему вы ранее не говорили, что Энцо тоже ходит здесь?

— Не хотела пугать. Вон без того дрожите, как осиновый лист.

— Пугать? — тоже усмехнулся он. — Полагаю, после всего, что я пережил, меня трудно чем-либо напугать.

— Вы намерены лечить дядюшку. А Энцо безжалостно убивает всех, кто пытается сделать это, — всхлипнула Ульяна и прикрыла лицо. — Хватает за руку, жертва цепенеет, он тянет ее в оружейную — и в петлю. На моих глазах трое повесились. Все говорят: самоубийство. А я видела, что никакое это не самоубийство, а Энцо. Но он не специально, он Мими услужить хочет. Уж будьте, пожалуйста, осторожны.

— Какие г-глупости! — вырвалось у Иноземцева, но сердце, однако, защемило от страха. Вы подумайте, какие нынче напористые привидения пошли!

Они добрались до небольшой дверцы, что вела в кладовые. Та скрипнула и отворилась, вышел Митрошка. Теперь он зачем-то шаркал позади, и Иноземцев больше не осмелился ни о чем спросить.

Перед тем как зайти к генералу, пришлось умыться, переодеться и дождаться, когда Фомка принесет утерянные инструменты.

Перед Аристархом Германовичем лекарь предстал вечером, когда тот уже собрался почивать, но узнав, что доктор изъявил желание его посетить, тотчас велел пустить.

Иноземцев коротко поприветствовал больного, осведомился о состоянии здоровья, придвинул табурет к кровати. Вооружившись тонким деревянным шпателем, велел генералу открыть рот. Тот послушно раздвинул челюсти.

— Скажите «а», — попросил Иноземцев.

— А-а-а, — протянул тот.

— Так. Теперь «э».

— Э-э-э. Помилуйте, но зачем все это нужно? У меня нет ангины.

— Я проверяю речевые рефлексы.

— Неужели не ясно, что я все еще владею своей речью?

Иноземцев нахмурился и вместо ответа снова попросил попеременно произносить то «а», то «э».

— Итак, — протянул он на манер Делина, — небный и глотательный рефлексы в норме.

— Я только что вам это сказал, — возмутился Тимофеев.

Иноземцев и здесь промолчал. Вооружился стетоскопом, щелкнул крышечкой часов и принялся слушать сердечные ритмы и считать дыхательные движения. Надо же, с этим тоже все обстояло замечательно. Медицина на сей счет имеет массу оговорок: не всегда нормальное сердцебиение и небно-глотательные рефлексы отвергают периферическое поражение нервов. Но легкие-то генераловы давно должны были утратить способность действовать от постоянного пребывания в горизонтальном положении. Сколько прошло? Третий год минул?

— Уберите одеяло, — велел доктор Саввичу.

Тот поглядел на хозяина, получил молчаливое согласие и стянул одеяло, открыв облаченного в ночной костюм генерала.

— Снимите всю одежду!

Кое-как приподняв нелегкое тело хозяина, пыхтя и пришептывая, камердинер исполнил и эту просьбу.

Н-да, на изумление крепкий торс, руки и ноги.

— А теперь будьте любезны, — Иноземцев старался, чтобы голос не дрожал предательски, — поверните голову направо.

— Но я не могу, — возмутился генерал. — Вы, милостивый государь, смеетесь?

Иноземцев резко выбросил руку в сторону и щелкнул пальцами у виска Тимофеева. По телу больного волной пробежала судорога, но он не дернулся, только скосил глаза.

— Пожмите плечами.

— Не могу.

Склонившись, Иноземцев тщательно ощупал грудино-ключичную и трапециевидную мышцы, а также ременную мышцу шеи. Никакого намека на атрофию. Живот, кишечник, печень, селезенка — все работало исправно. Иноземцев принялся раздражать локтевой нерв, ожидая реакции мизинца, безымянного и большого пальцев, сгибать ноги генерала в коленях и тазобедренных суставах. Ничего!

Колени, стопы, пятки, пальцы. Сколько он их ни пытал щекоткой, иглой, молоточком, сгибал, разгибал, приподнимал, отпускал — никаких признаков сокращения мышц.

— Итак, что мы имеем. — Он уже и сам утомился: осмотр не дал никаких видимых результатов. — Отсутствуют все кожные, сухожильные и многие патологические рефлексы. Однако же усилием мысли вы можете вызвать некоторые подергивания в мышцах. Как я и предполагал, это некий род плегии, вызванный острым неврозом, не исключено даже, что истерическим припадком.

— Каким? Истерическим? — грозно свел брови генерал. Ему совсем не понравился диагноз, больше подходящий какой-нибудь нервной дамочке, а вовсе не ветерану англо-ашантийской войны. Но Иноземцев не обратил внимания на генераловы брови. Он вел дальше:

— Странно, что у вас нет пролежней и мышечной атрофии, а длительное пребывание в горизонтальном положении не сказалось на работе внутренних органов.

— Говорите яснее, доктор, — раздраженно бросил генерал. — Для меня эти медицинские словечки что абракадабра.

— От долгой жизни без движения вы бы выглядели иначе, — попытался растолковать Иноземцев. — Даже при истерическом параличе ваше тело одряхлело бы за три года.